“Переписка из двух углов”

Поводом для настоящей публикации стала книга одного из авторов - Oleg Savelzon. Russia and Israel in the XXI Century. Prospects of Developing a Rational Open Society. Liberty publ. house. N.Y., 2000, 208 p. (Олег Савельзон. Россия и Израиль в ХХI веке. Перспективы развития рационального открытого общества. Свободный изд. дом. Нью-Йорк, 2000, 208 с.)

Познакомившись с текстом книги, второй автор (Марк Рац) собрался написать на нее рецензию для московской "Независимой газеты". Однако черновой текст рецензии вызвал ряд возражений Савельзона, и тогда у обоих авторов (т.е. изначально автора книги и ее читателя) причем независимо друг от друга родилась мысль наряду с газетной рецензией, в тексте которой были по возможности учтены возражения Савельзона, опубликовать материалы возникшей дискуссии. Реализации этого замысла помогла, как ни странно, поездка одного из авторов в США, вследствие которой дискуссия проходила по электронной почте.

Несколько неожиданной может показаться пока форма дальнейшего изложения, где наряду с авторством каждого фрагмента (форма диалога как раз традиционна) с помощью различных шрифтов фиксируется ранг рефлексии данного фрагмента. Дело в том, что согласно нашему замыслу это не привычный (прежде всего по учебникам и научным монографиям) транслятивный текст, а текст коммуникативный, предназначенный не для передачи готовых знаний, а для втягивания подготовленного читателя в работу по сотворению знаний, которых (по крайней мере как нормативных) пока нет ни у одного из авторов.

При очень значительных расхождениях, обусловленных нашей принадлежностью к различным школам мысли, мы все же полагаем, что нас больше объединяет, чем разъединяет. Взаимоопределение и проведение четкой демаркации - вот наша первая цель в разворачивающейся коллективной работе. Одновременно мы надеемся продвинуться вперед и по содержанию обсуждаемой темы, заданной книгой Савельзона. (На первом этапе нас ждет особенно сложный круг вопросов, связанный с основополагающими для нашей темы категориями и понятиями.) Каждому из соавторов необходимо при этом оставаться открытым и, удерживая собственную позицию, одновременно понимать, - а это особая работа - позицию другого. Только из столкновения разных точек зрения и рождается возможность (не более того: остальное - дело случая) поступательного движения мысли. В этом мы видим суть и смысл диалога, и это едва ли не единственная ситуация, в которой мы не видим разумных альтернатив. Таковы наши исходные представления о предстоящей работе и ее важнейшие нормы.

Понятно, что исходный текст книги по необходимости остался "за кадром", но никто не мешает заинтересованному читателю познакомиться с ним в библиотеке. Здесь же в качестве исходного использован текст упомянутой рецензии (он набран прямым жирным шрифтом). После соответствующих смысловых кусков текста рецензии следуют пояснения Савельзона (набраны обычным прямым шрифтом). Комментарии Раца к пояснениям Савельзона, следующие непосредственно за ними, набраны жирным курсивом. Замечания Савельзона по поводу комментариев Раца набраны обычным курсивом. Встречаются еще краткие реплики каждого из авторов. Все фрагменты текста, не относящиеся к собственно рецензии, взяты в квадратные скобки и помечены соответствующими инициалами. Подчеркиванием выделены наиболее важные тезисы.

Заимствованное у М. Гершензона и Вяч. Иванова название своей работы мы взяли в кавычки не для того, чтобы избежать обвинений в плагиате, который был бы уж чересчур прозрачным, а чтобы не создавать трудностей в цитировании и подчеркнуть сознательное использование этого высокого образца.

Мы полагаем, наконец, что сказанного достаточно для тех, кто хотел бы понять нижеследующее и присоединиться к нашей общей работе, которую мы отнюдь не считаем завершенной. Для будущих соавторов адреса нашей электронной почты: ratz@urbis.net.il и savelzon@mail.jct.ac.il.

М.Р.: Эта книга интересна российскому читателю не только и не столько тем, что идеи ее зарождались в Саратове, где десять [О.С.: уже 11] лет назад жил автор, но в большей мере самими этими идеями, которые Савельзон развивает ныне в Иерусалимской высшей технологической школе – Институте Лев. В книге обсуждаются пути развития и приложения – в России и Израиле – идеи “процедурной рациональности”, оформленной еще в 1978 г. Гербертом Саймоном в статье с чрезвычайно емким названием “Рациональность как процесс и продукт мысли”.

[О.С.: Я знаком с работами по меньшей мере на год более ранними – Джэниса и Манна. Они формулируют и обосновывают принцип процедурной рациональности, не называя его так. Так что Саймону можно отдать безраздельное пионерство лишь в изобретении термина. Что вместе с его Нобелевским лауреатством, видимо, и способствовало утверждению этого принципа в науке о принятии решений.]

М.Р.: Савельзон предлагает проект трансформации общества на основе радикального повышения процедурной рациональности 1) в культуре принятия решений и 2) в демократической системе политического управления. Причем продвижение в первом он считает условием существенного продвижения во втором. (Замечу сразу, чтобы уже не возвращаться к этой теме, что, не различая пространства культуры и пространства деятельностных ситуаций, автор лишен возможности обсуждать культуротехнические аспекты своей темы*.) Сама идея процедурной рациональности, к сожалению, мало известная в России, представляется мне в высшей степени плодотворной. Речь идет о дополнении известной типологии Макса Вебера еще одним типом рациональности, ориентированным не на цели и ценности, а на процедуры принятия (и реализации – добавил бы я от себя – М.Р.) решений.

[О.С.: Во вполне сформировавшемся виде и утвердившемся в сферах исследования и образования статусе на Западе существует decision science – то, что я перевожу как наука о принятии решений. М.Р.: Что и в каком статусе существует на западе или на востоке – это тема для социологов. Меня же интересуют основания и содержание этой, эмпирически несомненно существующей конструкции – науки, квазинауки или псевдонауки. Что это такое, надо еще специально разбираться. Некоторые соображения см. ниже.]

[О.С.: Интересно, что именно это замечание и именно в этом месте возникло и у меня. Дело в том, что предшествующая этому замечанию фраза показывает, что рецензия Раца на мою книгу на самом деле является рецензией на его собственную интерпретацию моей книги, исходящую из его представления о рациональности, отличного от того, на котором базируется книга. В предисловии к книге дано первичное представление о процедурной рациональности. Рациональной предложено считать такую процедуру принятия решений, в которой скрупулезно выявлена проблемная ситуация; собраны наиболее существенные сведения и знания, относящиеся к решению; грамотно выработаны возможные варианты выбора и проведен глубокий анализ при определении наиболее предпочтительного из них.

В науке о принятии решений созданы многочисленные способы, техники, приемы и т.п. выполнения операций по выявлению, сбору и обработке информации, относящиеся к различным классам проблем и фазам выработки решений. Выявлены возможные источники ошибок и найдены способы их преодоления. В общем, построена могучая “технология” принятия решений. Так вот, если все фазы процедуры выработки решения осуществляются “технологически” грамотно, то она является рациональной. Не следует думать, что грамотное осуществление процедуры возможно только посредством способов, техник и приемов из этой “технологии”. Например, в Московском методологическом кружке, членом которого является рецензент, были разработаны эффективные процедуры коллективного принятия решений, включающие методы, не принадлежащие арсеналу науки о принятии решений, но вполне укладывающиеся в ее представления о процедурной рациональности. Хотя, как я понимаю, члены этого кружка таким представлением не пользовались.

В предисловии к книге я особо (выделяя это курсивом) подчеркнул: “Ниже эта нетрадиционная версия рациональности описана более подробно, поскольку процедурная интерпретация данного понятия является фундаментальной для моей концепции. На это читателю следует обратить особое внимание, т.к. у каждого имеется свое представление о рациональности. Правильно понять мою концепцию можно только в том случае, если помнить: когда я веду речь о рациональности, имеется в виду именно процедурная рациональность.” Термин рациональность употребляется в очень разных смыслах, например, в обиходной речи его часто используют для обозначения определенной черты характера человека или характеристики каких-то действий, широко распространено понятие рациональности как особенности научного метода, в психоанализе рациональность имеет свое специфическое значение и т.д. Даже в области принятия решений существуют разные интерпретации понятия рациональность – ценностная рациональность, целевая рациональность и самая новая – процедурная. Я не утверждал и не утверждаю, что эта последняя интерпретация лучше всех остальных, или более правильная, чем они, или может их заменить. Речь шла только о том, что, имея дело с концепцией, развитой в моей книге, надо держать в голове процедурную интерпретацию понятия рациональность, иначе можно просто без толку потратить время. Например, если я буду читать книгу по психоанализу, и каждый раз при появлении в ней слова “рационализация” вкладывать в него свой смысл – “повышение процедурной рациональности в принятии решений” - то я дезориентирую сам себя. Поэтому, читая или обсуждая книгу по психоанализу, я должен сделать над собой усилие, чтобы отставить в сторону свое понимание рациональности и принять на это время психоаналитическое. Вот почему, зная о необходимости такого усилия, я в предисловии акцентировал внимание читателя на рекомендации: для того, чтобы правильно понять излагаемый материал, нужно при каждом появлении слова “рациональность” помнить, что оно означает “процедурная рациональность”. Точно также правильно понять рецензию Раца можно только увидев, что он руководствуется своим пониманием рациональности. Отчетливо увидеть это как раз и позволяет фраза с его интерпретацией принципа процедурной рациональности, который является основополагающим для всей книги. Если заменить в его фразе слово “рациональность” на “процедурная рациональность”, получится: “процессы принятия решений можно организовать рационально, что, как полагает автор книги, обеспечивает и процедурную рациональность будущих результатов”. Не так важно, что эта интерпретация не соответствует тому, как принцип изложен в книге (высокое качество решения предопределяется высоким качеством (рациональностью) процедуры принятия решения). Гораздо важнее для понимания рецензии то, как Рац употребляет слово “рациональность”. Ясно, что “процедурная рациональность будущих результатов” - бессмыслица. Значит, рецензент разумеет под рациональностью не процедурную рациональность, а нечто свое. В результате положения книги, относящиеся к процедурной рациональности, рецензент относит к рациональности в его собственном представлении и комментирует не то, что сказано в книге, а свою интерпретацию сказанного.

О.С.: В предисловии, выделяя это курсивом, я несколько раз акцентирую внимание читателя на том, что речь идет о процедурной рациональности в принятии решений. Далее, как и указано в предисловии, “эта нетрадиционная версия рациональности описана более подробно”, в частности, показано ее отличие от веберовского понимания рациональности. И типология, и понятие рациональности у каждого могут быть свои, возражать против первой и требовать заменить второе я никогда не стану. Максимум того, что я могу себе позволить, - порекомендовать человеку, занимающемуся текстом, в котором речь идет только о процедурном понятии рациональности, отставить в сторону свое понятие рациональности и принять на время этого занятия процедурное.

Принцип процедурной рациональности – одно из моих оснований. Именно поэтому его смысл столь важен для меня. Спор идет не о словах, а о смысле, который они передают. Слова “рациональность будущих результатов” в контексте принципа процедурной рациональности смысла не имеют, между тем в рецензии они приписаны мне. Симптоматично, что даже после моего возражения рецензенту трудно вникнуть в предлагаемое в книге понимание рациональности. Это видно по его замечанию “ничего не изменится, если в приведенном тезисе заменить рациональность на “высокое качество” результатов”. Но в моем возражении и не предлагается такой замены, в принципе процедурной рациональности речь идет не о “высоком качестве результатов”, а о высоком качестве решения. И в моем понимании - это принципиально разные вещи.

Высококачественным в книге полагается такое решение, после реализации которого субъект, принявший данное решение, очень вероятно не будет об этом сожалеть. Замечу, что высокое качество решения – свойство более сильное, чем веберовская целерациональность. Ведь целерациональным называется решение, обеспечивающее достижение целей того, кто принимал это решение. Если он неграмотно ставил цели, вполне возможно, что они оказались неистинными. Поэтому вероятно, что после реализации решения, обеспечивающего достижение этих целей, может обнаружиться их ненужность, а значит, возникнет сожаление о впустую потерянном времени, зря потраченных силах и средствах. В таком случае целерациональное решение окажется плохим по качеству. Процедурная рациональность с большой вероятностью обеспечивает высокое качество решения, поскольку рациональной является такая процедура, которая грамотно осуществляется во всех ее фазах, а в первую очередь, в исходной фазе – при целеполагании.

Так и в нашем с Рацем диалоге нецелесообразно обсуждать существо книги, не уделив особого внимания исходной фазе - уяснению разночтений в основополагающих понятиях. Тем более, что представления рецензента характерны для российских интеллектуалов, которые, как правило, не знакомы глубоко с наукой о принятии решений. Она зародилась в середине XX века и развивалась, в основном, на Западе. Там по этой тематике ныне издаются десятки журналов, опубликованы сотни книг, работают тысячи ученых и специалистов, десяткам тысяч студентов факультетов менеджмента и администрирования бизнесом читаются курсы лекций. Наука о принятии решений является прикладной, ее наработками пользуются сотни тысяч бизнесменов, военных, консультантов, политических менеджеров и т.д. По отношению к этим фактам люди, не знакомые глубоко с означенной наукой, занимают обычно позиции трех типов. Первый: “не следует судить о науке принятия решений, пока в ней глубоко не разберешься”. Второй: “поскольку этим занимается и пользуется столько серьезных людей, тратится столько сил и средств, следует принять на веру то, что это дело стоющее”. Третий: “мне не довелось глубоко ознакомиться с трудами науки о принятии решений, но у меня имеется ряд соображений о ее применимости”. Последнюю позицию и занимает рецензент.]

[О.С.: Я считаю неправильным называть такую позицию “совковой”, поскольку в этом названии заключено отрицательное отношение. Мое же отношение к этой позиции определенно положительное. Ведь только позиция третьего типа и делает нашу дискуссию, с одной стороны, возможной (люди, занимающие позиции первого и второго типов дискутировать бы не стали), а с другой, не слишком углубленно-специальной (дискуссия с экспертом по принятию решений была бы непонятна читателям). Позиция рецензента особенно интересна для меня потому, что он является одним из ведущих представителей Московского методологического кружка – школы, к которой я отношусь с большим уважением.]

Ясно, что в применении рациональных процедур социального, делового, политического и т.п. проектирования есть ограничения. Они столь же очевидны, как и для технического проектирования. Если процедурно рационально проектировать, скажем, трактор, то получится хороший результат, но никакая процедурная рациональность не даст решающего эффекта в проектировании, например, машины времени. На принцип процедурной рациональности следует полагаться при выработке решений для определенного типа проблем. К нему относятся проблемы, возникающие при постановке целей, обеспеченных средствами достижения, либо целей, для которых нет прямо пригодных средств достижения, но существуют средства, которые для этого можно очевидным образом приспособить. К данному типу проблем, в которых процедурная рациональность эффективна, принадлежит подавляющее большинство вопросов принятия решений, встающих перед людьми. Принцип процедурной рациональности, как правило, теряет эффективность в очень редких случаях: в сугубо творческих проблемах - тех, решение которых требует нетривиальной поисковой деятельности.

[О.С.: Как следует из текста книги, говоря о рациональной процедуре, я просто пересказываю наработанное Джэнисом, Манном, Саймоном и многими другими выдающимися деятелями науки о принятии решений, естественно, стараясь сделать это их же словами (прошу обратить внимание, что книга написана по-английски). К тому же я не хочу отвлекать читателя пространными пояснениями основ науки о принятии решений – моя тема-то другая: в отношении России я пишу об отклонениях от процедурной рациональности в российско-советской культуре принятия решений, как главной причине, по которой Россия не может адаптироваться к происшедшим внутри и вне ее радикальным переменам; о тех общественных преобразованиях, которые можно осуществить, если люди в массовом порядке освоят основы науки о принятии решений и, следовательно, смогут процедурно рационально принимать решения; а также о том, как этому способствовать. Причем я ориентируюсь на читателей, которые либо знакомы с наукой о принятии решений, либо, если нет, захотят в ней разобраться (в этом случае книга будет прямо споспешествовать тем преобразованиям, которые в ней описаны) или примут ее полезность на веру. Как отмечалось выше, Рац не относится к таким читателям, поэтому данный диалог столь интересен для меня. Западные специалисты по принятию решений не используют термин “самоопределение”, и если бы рецензент употребил его без подробной расшифровки для обозначения фазы процедуры принятия решений, они, возможно, сказали бы, что он “подменяет анализ ситуации...” Если же скрупулезно разобраться, какой смысл Рац и западные эксперты по принятию решений вкладывают в свои совершенно разные формулировки, как это воплощается в конкретных процедурах, то окажется, что они выражают сходные идеи. Рецензент мог бы увидеть это, например, по данному в моей книге описанию процедуры рационального консультирования по профориентации. Ее начальные фазы полны “работой самоопределения”, хотя этот термин не употребляется. Вообще, чтобы обоснованно утверждать, что наука о принятии решений имеет позитивистский дух, корректно было бы показать его в анализе основополагающих работ из этой науки.

Обратите внимание: обстоятельства существуют независимо от нас, а вот ситуации без меня нет. Поскольку в одних и тех же обстоятельствах у меня будет одна ситуация, у Вас другая, а у Рабиновича (Иванова или Смита) – третья. И какая она будет, - зависит от самоопределения каждого из нас, т.е., в частности, от тех самых ценностей, целей, интересов, о которых Вы вроде бы и пишете, но не операционально (в отличие от “данных”): их-то математически не обработаешь. Методология работы с ними совершенно иная. По этому поводу многие тома написаны*, но, конечно, за рамками “науки о принятии решений”, хотя бы потому, что классическая наука не имеет средств работы с такими “вещами”, а разработанные для этого методологией средства в классическую науку не вписываются. [О.С.: В науке о принятии решений есть две ветви: 1) дескриптивная - область изучения того, как люди принимают решения, и здесь исследования, действительно, проводятся средствами классической науки; и 2) прескриптивная - ветвь, в основном прикладная, как я ее называю, “технология” принятия решений, в которой разработаны практические рекомендации и средства, с помощью которых сотни тысяч бизнесменов, военных, консультантов, политических менеджеров и т.п. на Западе эффективно вырабатывают решения. А когда на Западе дело доходит до дела, никто не смотрит, вписывается ли необходимая для дела “вещь” в классическую науку или нет. То, что при принятии многих деловых, военных, социальных, персональных, политических и др. решений невозможно обойтись без операциональной работы с ценностями, целями и интересами, по-моему, должно быть очевидно специалисту. Поэтому, даже если он и не знаком глубоко с наукой о принятии решений, но ему известно о ее применении массой дельных людей на Западе, просто из общих соображений у него должно было бы возникнуть предположение, что средства работы с этими “вещами” существуют в рамках науки о принятии решений. Рецензент же утверждает противное, и это совершенно не соответствует действительному положению вещей. Причина здесь, вероятно, чисто психологическая. Российские интеллектуалы в обиде на западность. С ней связывалось столько надежд, а на поверку оказались одни разочарования. Поэтому, если в 80-90х сознание российских интеллектуалов было мифологизировано неадекватно восторженными представлениями о Западе и западности, то ныне - неадекватно уничижительными. Интересный пример творения такой мифологизации представляет собой то, как рецензент, не будучи знаком глубоко с наукой о принятии решений, приписывает ей слабости, которых у нее на самом деле нет.] Так что неслучайно западные специалисты по принятию решений не знают термина “самоопределение”: боюсь, что у многих из них и понятия такого нет. (Я бы заметил еще в скобках, что Ваше замечание об отношениях между разными терминологическими системами кардинально важно для переводчиков и читателей переводной литературы. Не учитывая сказанного Вами, здесь можноо вызвать к жизни чудовищные недоразумения. Чтобы избежать их, надо, как минимум, жестко различать понятия и обозначающие их термины.)]

[О.С.: На самом деле постановка так не специфицируется. А из обсуждения соотношения рациональности и ошибочности при введении термина “процедурная рациональность” в предисловии следует, что вместе с тем, что рецензент называет задачами, рассматриваются и цели, о которых мы не можем утверждать, что они обеспечены средствами достижения, но обоснованно предполагаем, что существующие средства могут быть (возможно, после ряда процедурно рационально определенных проб и ошибок) доработаны, приспособлены к их решению. Мои построения, как я уже отмечал, не относятся только к тем проблемам, решение которых требует нетривиальной исследовательской или изобретательской (поисковой) деятельности. Мне представлялось, что то, что я выразил метафорой о разности проектирования трактора и машины времени, является столь же само собой разумеющимся, как Ваш стол со стульями. Наверное, следует признать, что это надо проговорить явно в русском издании, если таковое состоится, а не оставлять подразумеваемым, как в английском.

Солидаризируясь с автором в указанных пунктах, я вместе с тем с трудом понимаю его отношение к демократии участия (participative demoсracy, которую не следует путать с вошедшей недавно в моду на западе “прямой демократией”- direct democracy), разнообразные процедуры которой, по идее, направлены в ту же точку. Между тем и предложения Савельзона по изменению системы выборов прекрасно вписываются в рамки сложившейся практики демократии участия. Но автор рассматривает именно систему выборов как то звено, за которое надо тащить всю цепь “очищения политики от грязи”, не обсуждая всерьез других стратегий. Его право, конечно, но на мой взгляд, такое решение вряд ли можно признать рациональным: с одной стороны, по существу, игнорируется богатейший (позитивный и негативный) опыт демократии участия, с другой, - читатель и вовсе лишается возможности выбирать.

[О.С.: Вообще-то, сопоставляя различные стратегии усовершенствования демократии с моей концепцией, я обсуждал их вполне всерьез. Сие относится и к идеям Маркузе, Даля и Хабермаса, и к другим стратегиям, которые обсуждены именно с точки зрения различных видов участия народа – 1) прямого (через выборы и референдумы), 2) опосредованного или косвенного (через институты гражданского общества) и 3) делегированного (проще говоря, не участия, а передоверения народом власти представителям посредством выборов). В частности, немельком обсуждена и демократия участия (правда, по-английски ее обычно называют “participatory”, а не “participative” demoсracy), основная идея которой - расширение прямого (direct) и опосредованного участия. Анализ исходит из изначального понимания слова “демократия”, которое расшифровывается как “власть народа”. А в чем воплощается власть одного субъекта над другим? В том, что первый принимает в отношении второго решения, которые будут реализованы, причем совершенно не обязательно тем, кто принимал решение. В чем в основном выражается властная деятельность, например, президента или парламента? В принятии решений, для реализации которых существуют определенные механизмы. То есть отправление власти состоит в принятии “властных” решений. Значит, отправление демократии должно состоять в принятии важнейших для жизни страны решений народом, а качество демократии следует определять по качеству таких решений.

Процедуры прямого участия в современной демократии - выборы и референдумы – построены с вопиющими отклонениями от рациональности, поскольку рядовые граждане реально участвуют только в завершающей фазе принятия решений – выборе одного из вариантов. А варианты эти им просто подсовывают, причем, как правило, низкого качества. (Вспомним, например, выборы 1996 г. руководителя государства в России и Израиле. Низкое качество вариантов выбора (в данном случае кандидатов) было настолько очевидно, что даже у победителей излюбленным приемом пропагандистской кампании было представление критической якобы позиция того или иного авторитетного агитатора, который, изображая объективность, рассуждал: "Да, конечно, у Нетаниягу (Ельцина) есть серьезные недостатки, но Перес (Зюганов) гораздо хуже, это просто катастрофа". То есть избирателей убеждали, что из очень плохого и умеренно плохого, следует выбирать последнее.) Такой выбор без выбора, по существу предопределяющий решение, формируется элитой, управляющей страной, на предшествующих фазах принятия решений. Таким образом, народ, который в рамках процедур прямого участия в нынешней демократии участвует только в завершающей фазе принятия решений, фактически не принимает решения, а значит, и не отправляет власть. Современная демократия прямого участия – не власть народа, а система, в рамках которой элита манипулирует народом. [М.Р.: Когда – и это, действительно, наиболее часто встречающаяся ситуация – у “народа” нет охоты и/или средств сопротивления. Но вот на НТВ в России, по крайней мере сразу, как планировали, смена руководства не получилась.] Опосредованное участие либо так же почти фиктивно, как и прямое, либо не эффективно из-за некомпетентности участвующих.

Этот тезис в книге иллюстрируется сопоставлением демократии с новейшей практикой западного менеджмента, в которой начинает эффективно воплощаться идея компетентного участия персонала в принятии важнейших решений. Передовые западные менеджмеры поняли, что при необходимости частых существенных обновлений в деятельности предприятия или его подразделений формирование качественных триад {субъект, принимавший решение по конкретике обновления (коллектив предприятия или его подразделения) + ответ на вопрос “Что делать в ходе обновления?” + то, как этот ответ был получен} – залог процветания предприятия.

Конечно, лучше, чтобы в выборах и референдумах, в работе институтов гражданского общества участвовало как можно больше народа, но это чисто количественное расширение участия не приводит к радикальному улучшению качества принимаемых решений. Прорыв может обеспечить лишь качественное совершенствование (как в плане процедур принятия решений, так и в плане компетентности участвующих) участия. По существу моя книга – проповедь демократии рационального участия, это именно то, что я и называю рациодемократией. Но рациодемократия совершенно не вписывается в рамки той participatory demoсracy - демократии участия, которая имеется в виду в политологии. Она расширяет эти рамки до того уровня, когда качественно новое заключенное в них содержание обеспечит радикальное улучшение качества принятия решений. Я не хочу сказать, что демократия участия в нынешних рамках не действенна. В стабильной обстановке в проблемах небольшого масштаба она работает. При резком изменении положения в обществе и возникновении крупномасштабных проблем (я называю это ситуацией дезадаптации), как показывает, например, опыт Израиля, демократия участия западного образца ничего не дает. А ведь когда передовые страны Запада через 10-15 лет вполне вступят в информационную эру, ситуация дезадаптации возникнет и там. Для них радикальное улучшение качества принятия решений тоже станет жизненно важным. Формирование качественных триад, в которых субъектом, принимающим решение, будет вся нация, окажется необходимостью. Тогда-то для Запада и станет актуальной рациодемократия. В России же и Израиле, находящихся в ситуации дезадаптации, она уже актуальна.]

[О.С. Почему тогда без недоумения употребляется дополнительный эпитет в термине демократия участия? Ведь если это расшифровать, то получается “власть народа при его участии”?… [М.Р.: Согласно сказанному ранее об участии во власти у меня ничего подобного не получается, но Вы правы в одном: этимологически термин “демократия участия” - поскольку “кратия” - неудачен. Это как раз тот случай, когда мне приходится пользоваться общепринятой терминологией, и я благодарен Вам за это замечание.] …Бывает ли власть кого-то без его участия?! Ясно, что здесь, как и в моих терминах, эпитет нужен для обозначения дополнительного нового свойства, качественно меняющего общепринятое понятие. Как показано в книге в упоминавшемся выше анализе демократии, в ее идее действительно присутствует интенция рациональности, но не процедурной, а целерациональности. [М.Р.: Я здесь апеллирую не к Вашей книжке, а к понятию демократии, в котором присутствует интенция рациональности без прилагательных.] Однако в силу указанных в анализе причин эта интенция не реализуется, и современная демократия становится все более манипулятивной, а значит, фиктивной. Совсем другое качество приобретет процедурно рациональная демократия, которую предлагаю я, обозначая ее не этим громоздким трехсловным названием, а специально введенным для выражения оригинальности идеи новым словом - рациодемократия. Здесь в идее заложена другая интенция, которая, как я аргументирую, будет вернее реализуемой. В идее открытого общества интенция, действительно, более “разумная”, чем целерациональность, поскольку конечная цель отвергается в пользу бесконечного самосовершенствования. Но инструментом реализации этого самосовершенствования, по идее Поппера и его современного последователя Сороса, является включение в мышление людей концепции ошибочности. И поныне, согласно книге Сороса “Кризис мирового капитализма”, такого включения не произошло, поэтому, по его мнению, современное капиталистическое общество не обладает качеством открытости. (Замечу, что Сорос и не предлагает, как практически включить концепцию ошибочности в мышление людей.)

Но это не единственный важнейший вопрос образования открытого общества, который не проработан Соросом. Ведь ошибочность является инструментом определения в “плодотворных ошибках”, как он выражается, изъянов или окончания периодов их плодотворности. Конечно, для самосовершенствования очень важно быть настроенным на постоянное отыскание в себе несовершенств. Это, выражаясь языком логики, необходимое условие самосовершенствования, но не достаточное. Сам Сорос говорит не только о признании, но и об исправлении изъянов, не только о том, что совершенствование и развитие “плодотворной ошибки” всегда исчерпывается, но и о том, что после этого появляется новая “плодотворная ошибка”. Однако, исправление изъянов в сложных построениях или появление новых таких построений не может произойти само собой. Для того, чтобы что-то перестроить или, тем более, построить заново, надо осуществить целенаправленные решения. Возникает резонный вопрос о том, как выработать эти решения. Сорос данный вопрос не прорабатывает, он просто упоминает метод проб и ошибок. Между тем ясно, что возможных решений несметное количество, но только единицы из них могут быть хорошего качества. Поэтому очень и очень маловероятно, что случайные пробы дадут нечто высококачественное. Вот если бы люди имели инструмент выработки решений, который с большой вероятностью давал бы решения хорошего качества, это было бы достаточным условием самосовершенствования.

Я считаю, что таким инструментом может быть процедурная рациональность в принятии решений. Более того, наличие этого достаточного условия должно способствовать практической реализации и вышеозначенного необходимого условия. Ведь пока люди не увидят, что у них есть инструмент исправления ошибок, им не преодолеть психологическое сопротивление тому, чтобы признавать ошибки. Жить с ошибкой и не понимать этого гораздо комфортнеее, чем понимать ее, но не иметь инструмента ее исправления. Да без этого инструмента такой дискомфорт и не имеет большого смысла. Так что массовое приобщение людей к современной “технологии” принятия решений, используемой ныне только специалистами, является главным фактором образования открытого общества. Это я и хочу подчеркнуть в названии “рациональное открытое общество”. В нем отражено обновление идеи открытого общество в плане предложения нового инструмента реализации самосовершенствования - процедурной рациональности.]

М.Р.: В еще большей мере сказанное касается “рациональной свободы”. [О.С.: В понятии “рациональная свобода” эпитет “рациональная” нужен для того же обозначения дополнительного нового свойства, качественно меняющего общепринятое понятие, что и в случаях демократии и открытого общества.] В свете упоминавшейся “технологии рационализации личности” и “рационалистических преобразований общества в социопсихологической сфере” “рациональная свобода” связывается в понимании читателя с ограничением свободы как таковой. С какой стати я должен ограничивать свою свободу рамками рациональности?! Вполне достаточно того, что “свобода моих кулаков кончается у носа моего соседа”. Я бы даже сказал больше: у подлинно свободного человека вырабатывается соответствующий рефлекс, и рационализация ему не только не нужна, но и вредна. Это был бы шаг назад по сравнению с уже выработавшимся автоматизмом. [О.С.: По этому поводу я придерживаюсь противоположного мнения, близкого к фрейдистскому. На мой взгляд, автоматизм и свобода – вещи совершенно несовместимые; автомат не может быть свободным, потому что он действует, подчиняясь заложенной в него программе. Тот, кто ведет себя рефлекторно, инстинктивно, интуитивно, находится в рабстве у своего бессознательного. А пребывание в рабстве у своего бессознательного в наше время, как правило, делает человека рабом многочисленных манипуляций. Почитайте работы западных ученых по теории рекламы или модному ныне управлению конфликтами (conflict management), из них совершенно ясно, что современные техники манипулирования посредством соответственно потока информации или потока событий обращены главным образом к бессознательному. Заложить манипулятивные программы в человека, принимающего решения процедурно рационально, как указано в книге, очень трудно. Поэтому и еще по ряду причин, приведенных в книге, процедурную рациональность ныне целесообразно рассматривать как компонент свободы. Для обозначения этого дополнения к общепринятому понятию “свобода” и нужен эпитет “рациональная”.]

Вернемся однако к уже написанной. По сути дела в своих построениях Савельзон молчаливо исходит из понимания рациональности как рациональности научной. Во избежание недоразумений подчеркну сразу, что различение научной и проектной (см. далее) рациональности ортогонально к веберовской типологии, в т. ч. и с дополнением ее процедурной рациональностью. Т.е. и научно, и проектно рациональные замыслы и решения могут быть (или не быть) одновременно целе-, ценностно- и/или процедурно рациональными. Понятие рациональности оказывается многомерным. Кто сказал, что научная рациональность - единственно возможная трактовка рациональности (повторяю, в другом измерении, чем привычное по Веберу)? Еще в 1989 г., когда автор книги жил в Саратове, в другом российском городе - Обнинске на очередных чтениях памяти Б. Грязнова Г. Щедровицкий и его ученики обсуждали другие трактовки рациональности. Был издан соответствующий сборник. Помнится, под проектной рациональностью понимали сообразность замысла или решения возможностям их реализации [О.С.: Об учете аспекта реализуемости решения-проекта в рациональной процедуре принятия решений сказано выше. Как это соотносится с проектной рациональностью, мне судить трудно, поскольку обнинского сборника я не читал.]; под научной – напротив, сообразность известным законам жизни природы и общества. Этой теме был посвящен и сравнительно недавний (16.02.2000) “круглый стол” в приложении к “Независимой газете” - НГ-науке, вызвавший интересную дискуссию среди специалистов.

Нашего автора однако мало занимают собственные основания…